ЗАВТРАК НА МИННОМ ПОЛЕ
«Завтрак на границе». Благородная идея. Красивая. Кажется, честная. Рационально даже правильная. Но я не могу ее принять.
Украинец выбирает россиянина. Россиянин выбирает украинца. Они встречаются в скайпе, в режиме онлайн беседы, и... разговаривают. Просто общаются. Или непросто. Узнают иную точку зрения. Учатся видеть человека в другом – простого человека, со своими индивидуальными особенностями. Сильными и слабыми сторонами. Проблемами и достижениями. Идеалами и слабостями. Просто, заново открывают ту единственную ценность, которая вообще есть в этом несовершенном, полном страданием мире. «Человек – это космос», как замечательно сказал один мой друг, обосновывая оправданность и даже необходимость переговоров с террористами в случае возможности спасения жизней конкретных людей. Спасший человека спасает мир, говорит еврейская традиция.
Это, черт возьми, важно, дать понять, что я – человек, даже тому, или тем более тому, кого я считаю агрессором, или сопричастным обществу, устроившему агрессию, или просто равнодушным членом этого общества, или недостаточно активным в выражении своего несогласия с агрессией. Потому что агрессия и насилие всегда, и в наш информационный век – особенно, подразумевала и подразумевает дегуманизацию. Человека убить трудно. Легко убить только «недочеловека» – «жида», «сарта», «хача», «чурку», «пидора», «дебила», «бандеру», «майданутого», «хохла», «укропа», «карателя»... «кацапа», «сепара».
Я максимально далек от уравнивания жертвы и агрессора. Я даже не пытаюсь быть объективным в данном случае. Но я констатирую факт. Именно дегуманизация, процесс низведения личности до промежуточного статуса между статистической единицей и паразитом, в сознании человека, склоняемого к насилию ситуацией, собственными убеждениями, обществом или государством, в конечно счете легитимирует убийство.
Дегуманизация – результат действия мощных механизмов. Мы, в общем, знаем, как это работает. Мы читали умные книжки про гитлеровскую пропаганду, да и сами, чего далеко ходить, выросли в Советском Союзе. Мы анализировали тонкие элементы hate speech в СМИ. Но перед лицом массива государственной пропаганды в ситуации масштабного конфликта, перед могилами тысяч погибших (Господи, никто не знает, сколько их, и никогда не узнает), будучи окружены десятками тысяч раненых и покалеченных и миллионами, лишившимися дома, каждый со своей историей, мы теряемся. Мы совершенно не представляем себе, как остановить это кошмарное безумие.
Тот, чья рука лежит на рычаге, запустившем эту мясорубку, сидит в Кремле. Допустим, это мы понимаем. Но он же тоже человек. Я, конечно, не смогу больше нормально общаться ни с кем, кто скажет мне «не надо демонизировать Путина», но мы же знаем, что любые действия продиктованы какими-то рациональными или иррациональными, сознательными или подсознательными мотивами.
Являлась ли и продолжает ли являться тотальная популярность в российском обществе идеи, скажем обтекаемо, решительного вмешательства во внутренние дела Украины, важным мотивирующим фактором для кремлевского вседержителя? Полагаю, да. Можно спорить о том, насколько политика, в том числе информационная, «сверху» сформировала определенные взгляды в этом обществе, а насколько органичный заказ «снизу» подсказал реальному руководству страны популярные шаги. Важно, на мой взгляд, другое. Механизмы манипуляции обществом имеют свои пределы. Любой диктатор, как бы ни была прочна его власть и силен репрессивный аппарат, будучи современником Муаммара Каддафи и Саддама Хусейна, не будет ввязываться в ресурсозатратную и кровавую авантюру без опоры на общество.
И ведь общество действительно поддерживает «защиту крымчан» и прочих «русских на Донбассе». Верит в «славянских мальчиков» и «бандеровских карателей». Никто же не в состоянии считать себя подлой сволочью. Каждый склонен полагать, что действует в соответствии с высшей справедливостью и моральными принципами.
Если завтра Владимир Владимирович разобьется, упав с дельтаплана, на котором попытается перед объективами указывать перелетным птицам путь на русский северный полюс, или в глубине кремлевских коридоров повстречается с судьбоносной табакеркой, смогут ли элиты, получившие ответственность за страну, резко изменить политику в отношении Украины? Я полагаю, что нет. Им еще нужно будет получить общественную легитимность, а «подлого предательства крымчан» россияне не простят.
Что же в этой ситуации можно сделать? Международные санкции – это прекрасно, потому что они бьют по ресурсам и уменьшают возможности агрессора. Однако, мне кажется, что ошибается тот, кто считает их эффективным средством воздействия на население. Я не знаю ни одного примера, от Кубы до Ирана, когда бы санкции всерьез повлияли бы на политическое поведение элит или привели бы к массовым изменениям в настроениях общества.
Активные боевые действия могут завершиться. Под влиянием определенных обстоятельств оккупированные части Донецкой и Луганской области смогут даже общаться с остальной Украиной не только через оптику прицела. Но северо-восточный сосед всегда будет нависать над Украиной. Большой, проблемный, сильный и придерживающийся той системы ценностей, которой он придерживается.
Пытаться воздействовать на мировоззрение российского общества – это важно.
Несколько лет назад, после второй резни, я работал в Оше. Я пытался понять, как эти люди, примерно мои ровесники, такие же советские люди, как и я, жившие в таких же девятиэтажках, ходившие в такие же детские садики, с такими же чудовищными мозаиками и рисунками на стенах, и так же скандировавшие «сне-гу-ро-чка!», верившие в добро и чудо, в определенной ситуации стали забивать другим таким же гвозди в голову, обливать бензином из канистры своих соседей и чиркать спичкой? И как сегодня они ходят по улицам и смотрят друг другу в глаза после этого? У меня не укладывалось в голове.
Через несколько лет подобное невозможное обрушилось и на Украину.
Януш Корчак, кажется, писал, что после войны надо будет в первую очередь работать с немецкими детьми. Не помню его аргументации. Но интуитивно чувствую. Прекрасно понимаю, что не только объект, но и субъект насилия нуждается в психологической реабилитации, если, конечно, окружающие не хотят, чтобы насилие продолжалось. В том же Оше те, кто прятал своих соседей, но в силу мощных механизмов этнической солидарности отождествляет себя с победившим сообществом погромщиков, сегодня стыдится своего поведения и говорит в лицо тем, кто обязан им жизнью: «не надо было вас спасать».
Надо уметь разговаривать даже с врагом, это аксиома современного мира, по колено в крови пришедшего к странной и неочевидной идее о священности человеческой жизни и о том, что даже если другой не разделяет твои ценности – это все равно не повод его убивать. Ну, а разве враг мне какой-нибудь хипстер-фотограф из Санкт-Петербурга? Мы даже музыку, скорее всего, одну слушаем, и вообще у него тоже собака.
Я вот, например, среди прочего, гражданин Израиля. Интересно ли мне было бы позавтракать на границе с иранцем – гражданином страны, руководство которой провозглашает, что меня надо стереть в радиоактивный пепел? Считаю ли я это полезным? Ответ утвердительный на оба вопроса. Мой собеседник увидел бы, что у меня нет рогов. Возможно, в ходе беседы я бы смог донести до него также то, что я не считаю своей миссией убийство палестинцев, захват Дамаска и уничтожение ислама. Я бы увидел человека, принадлежащего к непростой, древней и прекрасной культуре. Мне хочется понимать, что скрывается за карикатурным образом.
Но представить себе сегодня завтрак украинца с россиянином я не могу.
Я отлично понимаю, зачем это нужно россиянину. Но я не представляю себе, зачем, о чем и как с ним разговаривать.
Сама идея вызывает у меня отторжение. Она представляется мне наивной и дикой одновременно. Оскорбительной и вредной. Лицемерной и подлой.
Русское оружие в русских руках стреляет по украинцам на украинской земле. В оккупированном по новой Крыму звенящую из Стокгольма на весь мир песню про депортацию заглушают новыми репрессиями против крымских татар. Сегодня, сейчас. Как вы представляете себе этот завтрак? Каким йогуртом ты заливаешь мюсли, дорогой фотограф из Санкт-Петербурга? Как тебе спалось?
Родилась эта инициатива, кстати, у россиянки. Не думаю, что кто-то из украинцев мог бы выступить с таким предложением.
«Отъебитесь», обращаясь, разумеется, к россиянам сформулировал украинскую национальную идею один выдающийся мастер изящной словесности.
Мне нечего добавить к этому предельно ясному пожеланию. Идеальный ответ на предложение позавтракать в скайпе. Даже если это иррационально.
Завтракать можно будет на границе, проходящей по Керченской протоке, а не по Чонгару.